ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая - Страница 94

Как потом выяснилось, он, узнав о поступке Кати, стрелялся из того же револьвера, в том же двойном гостиничном номере, где семья остановилась проездом из Петрограда на юг, к донским степям и белым казачьим формированиям. В Петрограде осталась пустовать богато обставленная квартира инженера путей сообщения Беркутова под малонадежной охраной дворника. С собой семья взяла только самое необходимое: по твердому убеждению Беркутова, большевики, захватившие власть в Петрограде, не смогут удержать ее дольше двух-трех месяцев, пока народ не опомнится и не восстановит завоеванные в феврале демократические порядки, свободную печать и нормальную хозяйственную жизнь. Тогда можно будет вновь вернуться домой на Мойку, к родным пенатам. Соглашалась с супругом и Анна Ивановна, и младшая дочь Беркутовых Тоня. Однако Катя думала совсем по-иному.

Унаследовавшая острый отцовский ум аналитического склада и его математическую одаренность, старшая дочь резко расходилась с отцом в политических взглядах.

...Пройдут десятилетия, а немногие уцелевшие Катины близкие все еще будут недоумевать, как могли возникнуть у юной аристократической девицы, воспитанной с дворянской строгостью, ее крайние, прямо-таки большевистские настроения!

Родилась и росла девочка в Доме Государственного Контроля на Мойке, среди роскоши почти дворцовой. Дед Иван с материнской стороны — сенатор и глава Государственного Контроля — внушал почтение и страх огромному числу людей в России. Но в свободные часы он любил заниматься науками с внучками — Катей и Тоней, был мягок и терпелив к шалостям. Руководила всем воспитанием девочек строгая бабушка, Катерина Николаевна Беркутова, сноха сенатора. Ее литературные четверги на Мойке помнил дворянский Петербург на рубеже столетий.

Своему сыну Георгию Георгиевичу и обеим внучкам Катерина Николаевна старалась внушить убеждение, что важнейшим событием отечественной истории было освобождение крестьян и остальные Александровские реформы, превзошедшие, как она верила, по судьбоносности даже реформы Петра и победу над французами при Александре Первом. Бабушка охотно рассказывала внучкам, как народ принял свое раскрепощение, и добавляла, что самой роковой ошибкой революционеров-народовольцев, чтимых ею за личный героизм, была насильственная смерть Царя-Освободителя: российский либерализм и общественный прогресс несовместимы, мол, с актами террора и насилия!

Инженер Беркутов и его подраставшие дочери мнений бабушкиных не оспаривали, но более чем холодно относились к царствующему дому. Катины детские представления о нем складывались из неодобрительных отцовских реплик при чтении газетных известий да еще из кое-каких личных наблюдений.

В распоряжении вдовствующего сенатора и семьи Беркутовых был хороший сад. Летом, в ясные дни, листва его отражалась в Мойке. А по-соседству жил в небольшом дворце, окруженном парковыми липами, один из младших великих князей Романовых. Папа Беркутов решительно запрещал девочкам заводить не только добрососедские отношения с обитателями дворца, но даже бросать тайные взгляды через решетку липового парка. Девочки не всегда соблюдали запрет, и однажды маленькая Катя стала свидетельницей неприятной сцены: после попойки с однополчанами молодой Романов выбежал в парк без мундира, размахивая шашкой, и нанес страшный удар вдоль спины любимому своему бульдогу, когда тот подластился было к хозяину. Великого князя увели, а животное, рассеченное чуть ли не надвое, ухитрились потом сшить. Впоследствии девочки Беркутовы не раз видели эту собаку, слегка напоминавшую пару сросшихся бульдогов-близнецов.

Бабушка Катерина Николаевна запрещала французу, гувернеру девочек, возить или водить их на прогулки по тем улицам, где обычно проезжали царские экипажи. Недоумевающему педагогу бабушка, болезненно морщась и понижая голос, поясняла:

— Знаете, мсье, там вечно что-то взрывается или кто-нибудь обязательно стреляет... Нет, нет, избегайте этих мест!

В иные зимние дни папа позволял дочерям почти сказочное удовольствие: в маленькие санки запрягали Неро, могучего папиного сенбернара черной масти. Собака по очереди везла маленьких хозяек в гимназию Шаффе, на Средний проспект Васильевского острова. Поблизости находилась и известная мужская гимназия К. Мая, где учились братья девочек из гимназии Шаффе. Вот тут-то и обрелся ключ к Катиной душе!

Кончал гимназию К. Мая младший отпрыск обедневшего баронского рода из Прибалтики Валерий фон Кестнер, а его двадцатилетний старший брат

Валентин учился на третьем курсе Восточного факультета Петербургского университета, изучал филологию, самые диковинные языки и готовился к дипломатический деятельности. Ту же карьеру собирался избрать и Валерий, одноклассник генеральского сына, Вадима Григорьева. Вадим уже в гимназии готовился к старшим классам Лицея ради наук юридических. Братья фон Кестнеры — гимназист Валерий и студент Валентин дружили с Вадимом Григорьевым и, по старой памяти, младший брат фон Кестнер приводил еще на гимназические танцевальные вечера старшего Валентина.

На одном из таких танцевальных вечеров, весьма частых в обеих гимназиях, высокий, несколько надменный студент Валентин фон Кестнер обратил благосклонное внимание на полненькую, с персиковым цветом лица и темным пушком на щеках большеглазую девочку, мило вальсировавшую с обрусевшим шведским бароном Тавашерна, тоже из гимназии Мая. Девочка бесспорно обещала стать в ближайшем будущем настоящей красавицей в духе итало-испанского романтизма. После первого же разговора с нею оказалось, что бывалый Валентин Кестнер на целых два года ошибся, определяя возраст этой восьмиклассницы: девочке было всего неполных пятнадцать, а фон Кестнеру она показалась умнее, образованнее и физически развитие прочих старших гимназисток Шаффе...